НАШИ ПУТЕШЕСТВИЯ

Следующий дом (Мойка 72) известен, как дом, в котором жил Рылеев, декабрист, руководитель Северного общества.





Мифы окутывают практически всю жизнь Рылеева, Первый миф касается, собственно, его отца. Большинство исследователей биографии Рылеева твердят про его тяжелое детство, отца-садиста и битую им мать, которую лютый тиран запирал в погребе. Властолюбивый отец будто бы жестоко обращался не только со своими крестьянами, но и с домашними.

Удивительно, но все биографы при этом указывают, что родители Рылеева не жили вместе: отец Федор Андреевич Рылеев уехал в Киев, а мать, Анастасия Матвеевна, урожденная Эссен, до своей смерти прожила в собственном имении Батово под Петербургом. Судя по сохранившимся документам, Федор Андреевич был не изувером, а добродушным гулякой и мотом, который "не сохранил супружеской верности", "имел целый гарем".

Говорят, когда Рылеев был еще ребенком, его мать увидела во сне всю его жизнь вплоть до трагической смерти.

Во время Заграничных походов Рылеев вместе со своей артиллерийской бригадой побывал во многих европейских странах, в том числе в Германии. В Дрездене, где комендантом служил его родственник, некий М. Н. Рылеев, согласно одной из легенд, Кондратий Федорович своими остроумными эпиграммами возбудил против себя все армейское начальство. Дело дошло до коменданта. Он вызвал к себе своего родственника и приказал: «В 24 часа покинуть Дрезден! Иначе предам военному суду и расстреляю», — будто бы бросил на ходу комендант, на что будущий декабрист якобы ответил: «Кому суждено быть повешенным, того не расстреляют».

Еще одно предание, действие его происходит уже в Париже. Согласно ему, Рылеев посетил салон известной парижской гадалки мадам Ленорман. Взглянув на его ладонь, французская вещунья в ужасе оттолкнула его руку. «Вы умрете не своей смертью», — будто бы сказала она. «Меня убьют на войне?» — спросил Рылеев. «Нет». — «На дуэли?» — «Нет-нет, — торопливо заговорила пророчица, — гораздо хуже! И больше не спрашивайте». С тем и ушел Кондратий Рылеев в историю.

Справедливости ради нужно сказать, что по моим личным впечатлениям, к мадам Ленорман в те времена не обращался только ленивый, и никому от ее предсказаний мало не показалось.

"В исторической науке давно устоялось мнение, что именно Рылеев был главным организатором восстания на Сенатской площади", — пишут авторы биографии Рылеева. Об этом свидетельствуют показания арестованных заговорщиков, заключения судей и историков, признание самого Рылеева, наконец. Правда, он же утверждал, что вину с ним должен был разделить князь Трубецкой. Кстати, избранный диктатором князь так и не явился на Сенатскую площадь в день мятежа.

Возможно, взаимное недоверие Рылеева и Трубецкого пагубно сказалось на итоге восстания. Каждый из них хотел переиграть другого и оба крепко перемудрили.

Николай I во время следствия утверждал, что он поразит всех своим великодушием… Он же велел передать Верховному уголовному суду, решавшему судьбу декабристов, что он «отвергает всякую казнь, связанную с пролитием крови». И он же сам лично сочинил подробный сценарий казни декабристов, обрекший их на позорную смерть — на виселицу... А доклад, обосновывающий приговор, написал Сперанский, которого декабристы намеревались назначить одним из членов Временного правительства. Он настолько усердствовал от страха, что требовал четвертования.

Идем по направлению к Юсуповскому дворцу; на углу Фонарного переулка видим дом 82. Это бывшая гостиница «Бордо». Здесь в 1811 году остановились Василий Львович Пушкин со своим племянником Сашей, которого нужно было определить в лицей. Дом принадлежал в ту пору «портновского цеха мастеру» Мейеру, гостиница находилась в его четырехэтажной части, выходившей на набережную Мойки. Прошу прощения за фото, дом получился обрезанным (я обсчиталась в нумерации). Дом тот, который слева, красно-кирпичного цвета





Пушкинисты долгое время не могли придти к согласию, где же останавливались дядя с племянником в этот приезд. Назывались несколько адресов; Гессен и Тынянов считали, что первым адресом Пушкиных был Демутов трактир, и только Цявловский сомневался. Ответ нашелся в одном из писем Василия Львовича: «Я прожил несколько дней в гостинице „Бордо“, где меня ужасно ободрали. Я в ужасах переезда, и у меня все еще вверх дном» (подлинник по-французски). Точный адрес этой гостиницы обнаружил Старк.

Василий Львович очень хотел, чтобы Сашу приняли в лицей. Про новое учебное заведение ходило много слухов: и расширенная программа обучения (а программа старших курсов якобы вообще приравнена к университетской), и учиться мальчики будут вместе с Великими Князьями Николаем и Михаилом Павловичами, и передовая педагогическая система… В общем, желающих отдать своих сыновей в лицей оказалось предостаточно. И хотя в правилах приема было сказано, что знатность и богатство претендентов во внимание не принимаются, но связи во все времена остаются связями, и Василий Львович не замедлил их подключить.

Именно из гостиницы «Бордо» совершал Саша Пушкин свои первые прогулки по Петербургу, сопровождал дядюшку в его первых визитах по приезде в город. 1 августа из этого дома В. Л. Пушкин везет племянника представляться гр. А. К. Разумовскому, в доме которого состоялся в тот же день медицинский осмотр кандидатов в воспитанники Лицея. А вот к своему хорошему приятелю, директору лицея В.Ф.Малиновскому, Василий Львович поехал уже без племянника.

Мы приближаемся к Театральной площади. В пушкинские времена она называлась площадью Каменного театра (предшественника консерватории) и относилась к району Коломны. По словам Гоголя «… жизнь в Коломне страх уединенна: редко покажется карета, кроме разве той, в которой ездят актеры, которая громом, звоном и бряканьем своим смущает всеобщую тишину». У Никольского собора стоял великолепный Большой каменный театр. Давали страстные трагедии, оперу, балет, роскошные маскарады. Потому и жили вокруг Театральной площади поэты, драматурги, актеры. Здесь стояли дома Всеволожского, Жуковского, Глинки. Нас интересует дом № 8 по Театр.площади – это дом, в котором снимал квартиру Никита Всеволожский. Дом был построен в конце 19 века по проекту архитектору и владельца земли Готлиба-Христиана Паульсена (Паульсона?). Тогда было всего три этажа. В настоящее время дом надстроен, а первый этаж наполовину ушел в землю.





В 1819-1820 гг. Пушкин часто бывал у Никиты Всеволодовича Всеволожского, с которым познакомился в Коллегии иностранных дел, где оба числились на службе. В квартире Всеволожского, в доме Паульсена, два раза в неделю собирались члены кружка «Зеленая лампа». Рассаживались за круглым столом и при свете зеленой лампы обсуждали новости литературы и политики. На заседаниях кружка бывали Я. Н. Толстой, С. П. Трубецкой, Н. И. Гнедич, Ф. Н. Глинка, А. А. Дельвиг, П. П. Каверин, В. В. Энгельгардт. Все они объединялись вокруг хозяина квартиры. Федор Глинка дал ему такую характеристику:


Он весел, любит жизнь простую,
И страх как всеми он любим!
И под кафтаном золотым
Он носит душу золотую...


В 1820 г. перед ссылкой Пушкин проиграл в карты Всеволожскому рукопись своих приготовленных к печати стихотворений, которую ему удалось вернуть только в 1825 г.

Так вот, насчет Всеволожского: отец его, Всеволод Андреевич, именовался «русским Крезом» и имел огромный дом по соседству: на углу Никольской (ныне Глинки) и Екатерингофского (Римского Корсакова). Так что квартиру по площади Каменного театра Никита снимал не по бедности, а чтоб иметь возможность перебеситься подальше от отцовских глаз.



Продвигаясь по службе, Никита Всеволожский достиг чина действительного статского советника, как придворный стал гофмейстером. Однако ему не удалось не только преумножить состояние, доставшееся ему по наследству, но и правильно, по-хозяйски им распорядиться. Частые и долгие поездки за границу, роскошный особняк, постоянные балы, увеселительные мероприятия требовали огромных средств. Долги росли. В 1840-е годы кредиторы выстроились в очередь, подошёл час расплаты. В казну перешли заводы, солеварни, часть земельных и лесных угодий, часть Рябовского имения. Полное банкротство наступило в 1854 году. После смерти Никиты Всеволожского в 1862 году его наследникам практически ничего не осталось от миллионного состояния, оставленного ему отцом.